Подоконник. Фонарь. Силуэтит клочок каланхоэ.
На макушку похож… чиполлино, плута, палача.
Я ребёнок, что слёту хватает сначала плохое,
я побитый ребёнок, который не спит по ночам.
Оживай давай сказка. Живот не боли. За живое.
Кружевную сорочку дюймовочки - съели кроты.
Я с тех пор не люблю кружева… /не дари кружевное…/
Огнестрельная рябь фонарей и луны ножевое
на беззубой улыбке, сошедшей с ума темноты.
Звёзды манной небесной прикормят нас, маленьких рыбок,
Наблюдая, как мы там дерёмся у скучного дна,
чтобы в слове «война» понаделать каких-то ошибок
и получится «мир»…
Но пока это просто война.
-
Что ты мама читала мне…….
Утром при мерзкой погоде,
рядом с тем же цветком у окна оседлав табурет.
Оживай давай «Карлсон»! Тебе тридцать лет! Ты в разводе!
/надо ж - счастье какое… лети на заброшенный свет,
где давно опочили Емели и Греки и Раки
и из рыб золотых столбовая дворянка уху
варит в грязном корыте… и жмутся друг к другу бараки,
там почти поголовно, любому, от драки до драки -
совершенно до ср*ки, а кто там живёт наверху/
-
Ах ты, сказочник… клоун мой… вот он неведомый лучик
твоих россказней. Слышь, оглянись! Оглянись, человек!
В твоей мягкой спине, как топор, металлический ключик
и завода на двадцать шагов… и коленями в снег…
Дважды два не четыре! Постой! Погоди! Ну, пойми ты!
А улыбка его раскололась как спелый арбуз…
Он и мне говорит, обернувшись – «мы квиты, мы квиты…»
/на заевшей пластинке слегка пробивается блюз/
А лети ты лети лепесток, через зло ширпотреба,
огибая и юг и восток возвращайся хитро -
сделай так, чтобы птицы ещё раз вернулись на небо,
птицы те, что сегодня попрятались в нашем метро.
Чтобы то лопоухое, злое, тупое, лихое
разлилось и впиталось… а в будущей этой тусне -
тот ребёнок, что слёту хватает сначала плохое
был не битым ребёнком, который
смеётся
во сне…